Мы были в Португалии четыре дня. Пятница, суббота, воскресенье, понедельник. За это время я углядел еще одно упоминание о формуле 1 — в Эшториле, между домами, поперек улицы висел (именно так, не был натянут, не гордо реял, а именно скучно висел) желтый плакат — знаете, такой, какие висят в Москве на Сретенке или на Никольской и призывают ударно встретить съезд или Рождество Христово. Этот же сообщал, что с 23 по 25 сентября в городе пройдет Большой приз Португалии. И все. Как я ни старался, ни на улицах столицы, ни в курортном городке на побережье Атлантического океана больше ни разу не встретил ничего, что напомнило бы о проведении в стране одного из самых популярных в мире спортивных зрелищ. Если, конечно, не считать раскрашенного под пачку "Малборо" "Ситроена", стоявшего под окнами нашей гостиницы. Но, согласитесь, далеко не каждому любой красно-белый автомобиль с черной надписью на борту напоминает о формуле 1.
Признаться, это удивило. И вечером, бродя по пустынным (всего-то в десять часов!) улицам Лиссабона, буквально созданным для туристов, я вспоминал "Мак-Ларен", "Бенеттон" и "Вильямс", установленные перед входом в крупнейшие гостиницы Будапешта, плавучий ресторан на Дунае, ангажированный "Кэмелом", многочисленные плакаты на улицах венгерской столицы, на которых лучшие автогонщики мира прославляли непревзойденные качества разных сортов сигарет. На память приходили средневековые улочки Имолы, которые в гоночный уик-энд словно закрываются декорациями для съемок фильма о Гран-при. Там все и вся — формула 1. Лишь одно меня утешало — вот когда мы в воскресенье поедем на автодром, там-то наконец...
В восемь, едва лишь рассвело, наша дружная русская бригада загрузилась в микроавтобус и отправилась в Эшторил. Столица была пустынна. Как, впрочем, и широченное новое шоссе, бежавшее мимо небольших опрятных домиков, невероятного вида беднейших халуп, громадных реклам нефтяных, электронных, финансовых гигантов, совершенно украинских плетней с подсолнухами и овечьих стад, непонятно зачем пасущихся на почти голых песчано-каменистых холмах. "Ничего, ничего!" — подбадривали мы друг друга. — Вот приедем в Эшторил..."
Наши надежды, похоже, разделял начальник местного ГАИ. На каждой развилке зевали в одиночестве, созерцая пустынную дорогу, полицейские. Очевидно, в ожидании наплыва туристов-автомобилистов из других стран.
И вот — о, боги, наконец-то! — впереди показался длинный хвост из легковых машин и автобусов. Мы спешились и пошли дальше вдоль длинного ряда разного рода коробейников, продающих в основном майки, кепки, зонтики, модели автомобилей, флаги, кофе и сосиски. Но было в этом торжище нечто до боли знакомое, провинциальное, немножечко даже южнорусское: чумазые мальчишки. не слишком опрятные хозяйки, жарящие кур в невероятно едком дыму и их мрачноватого вида, не всегда свежевыбритые мужья, поджидающие за прилавком добычу в виде голодного туриста. Я невольно вспомнил слова английского журналиста Найджела Роубака, которого видел накануне: "Эшторил — это трасса, будто пришедшая в формулу 1 из средних веков. Ума не приложу — как португальцы умудряются каждый год получать разрешение проводить этап чемпионата мира?"
Кстати, о торговле. О том, что ожидало посетителей за пределами автодрома, я уже рассказал. Внутри же любители автогоночных сувениров могли оставить свои деньги в любой из... четырех палаток-навесов. Две другие вообще были закрыты. Провинция, все та же провинция...
Еще заметней это стало в паддоке. В Эшториле он относительно маленький, автобусы команд составлены так, что образуют как бы два кольца, внутри которых, по трех- шестиметровому проходу и прогуливается всевозможная окологоночная публика. Здесь, в отличие от Италии и даже Венгрии, и народу поменьше, да и сам этот народ состоит в большинстве из "своих" — членов команд, журналистов, судей, полицейских, пожарных, врачей, уборщиц. Заметно меньше всевозможных важных "шишек", богачей или представителей богемы, которых обычно — особенно это развито в Италии — сопровождает услужливый всезнающий "чичероне", вхожий во многие запретные для простых смертных места.
За полчаса до старта их провожают в паддок-клаб, билеты в который стоят по полторы тысячи долларов. Здесь к услугам приглашенных телевизоры, расторопные официанты и дорогие вина. Здесь можно наблюдать за ходом Гран-при с комфортом. Большинство журналистов, кстати, тоже смотрят гонку на экранах телевизоров — в пресс-центре, иногда подбегая к окну, чтобы взглянуть, что творится в боксах. А как же колорит, дух, эффект присутствия и т.д.? И я дал себе слово прочесать хоть весь автодром, чтобы взглянуть на формулу 1 с точки зрения самых разных людей и найти наконец такое место, где лучше всего смотреть формулу 1.
Как ни странно, ближе всего можно подобраться к трассе не где-нибудь, а в буфете пресс-центра. Дело в том, что какой-то добрый дядя расположил точку журналистского общепита как раз напротив стартовой зоны. При желании, жуя бутерброд, вы вполне можете крикнуть: "Что, брат Бергер, как дела?" Крикнуть-то вы можете, да вот услышит вас разве что ваш сосед. Да и то вряд-ли — такой стоит шум. Нет, шум — это совсем не то слово. Рев, грохот и одновременно визг, несущийся из 26 "глоток" — жуткое дело! Машины еще не успели уйти на круг прогрева, а совершенно одуревшая от диких звуков кассирша уже смотрела на меня полными невыразимой тоски глазами: "Что вы сказали?..."
Я как раз успел допить наперсткообразную чашечку кофе и доесть бутерброд, когда гонщики проехали два круга. "Спасибо! — сказал я кассирше, по-советски убрав за собой посуду. — У вас открыто на протяжении всей гонки?" "Да! — ответила несчастная женщина. — Да! Да! Да!" А потом сказала что-то по-португальски. Признаться, никогда не приходилось задумываться о том, что существуют люди, для которых гоночный уик-энд формулы 1 может быть не трехдневным праздником, а тяжелой и не всегда приятной работой.
Вот где мне стало наконец понятие, почему ходят на формулу 1 даже в Португалии, где единственный пилот Ф1 несколько месяцев тому назад переломал ноги. Я стоял внутри кольца сразу за проволочным ограждением около очень пологого правого поворота, после которого трасса плавно уходила вниз. Несколько кругов простоял там в совершеннейшем трансе. Я был потрясен! Это невообразимо, удивительно, страшно, завораживающе, прекрасно! Машины вылетали откуда-то слева, прямо передо мной поворачивали и стремительно ныряли вниз на такой невообразимой скорости, что, как писали в старых романах, волосы на моей голове шевелились.
Я прямо-таки физически ощущал, как Хаккинен, Баррикелло и Френтцен именно сражаются, именно бьются — и не на жизнь, а насмерть. Они вылетали из этого поворота так близко друг к другу! Они мчались так быстро! Финн, бразилец и немец рубились за пятое место.
Теперь я постараюсь никогда больше не писать — гонщик такой-то полз как черепаха, и все его обгоняли. Филипп Адамс мчался мимо меня на такой фантастической скорости, что его, казалось, просто невозможно обойти. И тут я вдруг понял, почему такое странное место во время гонки выбрал отец Филиппа, сам в прошлом, кстати, гонщик — несколько минут назад я видел, как он стоял, опершись о загородку где-то на полдороге между боксами и паддоком и сосредоточенно изучал кирпичную стену. А позади меня возвышался огромный красно-белый автобус "Малборо". На его крыше оборудована площадка, где гости всемогущего табачного гиганта могут наблюдать за коллизиями гонки. Там, наверху, между весело болтающими Ари Ватаненом и Маркку Аленом стоял, молча вцепившись в поручень и устремив взгляд в одну точку Зильсон Фит-типальди. Каждые полторы минуты из-за поворота вылетал бело-голубой "Эрроуз" его сына, Кристиана...
Я с трудом оторвался от этого поворота. Лучшее место, чтобы смотреть гонку было найдено, но для чистоты, так сказать, эксперимента необходимо было пройтись еще. К тому же мне страшно хотелось заглянуть во время гонки в боксы. Правда, моя аккредитация не давала права на это — на пропуске было написано "только паддок", — но как говорится, попытка — не пытка.
Путь в боксы лежал как раз через паддок, и я увидел еще одну картину, которая привела меня в замешательство. Несмотря на ужасающий шум гоночных моторов вокруг, "внутренний дворик" формулы 1 жил такой тихой, спокойной, даже сонной жизнью, что, казалось, можно услышать как жужжит где-нибудь в моторхоуме Вильямса плененная муха. Под навесами рядом с автобусами команд сидели за столиками немногочисленные гости и нужные люди. Кто-то (таких было меньшинство) следил за гонкой на экране монитора, кто-то выпивал, кто-то читал газету. А один из гостей "Минарди’’... спал. Да-да! Чтобы удостовериться в этом, я даже зашел к итальянцам. Пожилой мужчина мирно дремал за столиком со стаканом пива и закуской под адский грохот гоночных моторов.
У автобуса "Феррари" дежурили, негромко переговариваясь, журналисты. Бергер уже сошел, и все ждали его появления, чтобы попытаться взять интервью. Вдруг, как по команде, телевизионщики подхватили свое электронное добро и рысью бросились куда-то. Один оператор, словно запоздавший муравьишка, выбегая из под навеса "Рено", где угощался бутербродом и кофе, поскользнулся на повороте, упал, грохнул об асфальт дорогущую камеру... А потом тоскливым взглядом провожал более проворных коллег, толпой обступивших Бергера.
Наконец я добрался до боксов. Тихо подкравшись к открытой двери "Эрроуза", заглянул внутрь. Я специально выбрал команду не из первых, авось тут секреты блюдут не так строго и не обратят внимания на журналиста без "аусвайса". Сами боксы разделены на две части перегородкой с широким дверным проемом. В первой, ближней ко мне и дальней от трассы комнате слева и справа стояли мониторы компьютеров. За ними работали двое мужчин в рубашках "Форд-Моторс-порт" и человек в несгораемом комбинезоне. Рядом, не отрывая взгляда от
экранов, стоял главный конструктор команды Алан Дженкинс. Меня никто не гнал. Я осмелел и вошел внутрь. И этот маневр прошел незамеченным — все работали, внимательно, сосредоточенно, не отвлекаясь ни на что постороннее.
Внезапно человек в красном комбинезоне встал, сказал что-то в микрофон и начал неторопливо надевать шлем. "Сейчас будет дозаправка!" — завопил я от счастья — про себя, разумеется. К тому времени, когда шеф-механик был готов, вся бригада уже заняла свои места. Дюжина человек застыла в какой-то грозной неподвижности, с бензиновыми шлангами и гайковертами наперевес.
Нужно сказать, что в Эшториле я с удивлением понял: в формуле 1 появились новые герои — механики. Благодаря заботам ФИА, придумавшей дозаправку, они теперь щеголяют в огнеупорных комбинезонах со шлемами под мышкой и перчатками за поясом даже в буфете. Неискушенные посетители паддока, принимая их за гонщиков, просят у них автограф. А как млеют девушки! Я был свидетелем такой сцены — за двадцать минут до старта механик "Феррари" в "аджиповском" черно-желтом комбинезоне небрежно разговаривал с подружкой, по-наполеоновски поставив ногу на колесо, а та смотрела на парня с немым восторгом: как же, ведь сейчас он уйдет, чтобы, может быть, никогда не вернуться, сгорев в адском пламени пожара! Жутко и красиво!
Я говорил потом с одним из этих героев, — высоким, красивым парнем из "Мак-Ларена". "Ваша работа стала интереснее, романтичнее, труднее?" Жадно затягиваясь, как курят "Приму", держа ее у самого рта большим и указательным пальцами, другой рукой он вытирал взмокшее красное лицо — только что закончилась вторая доза-правка Хаккинена и Брандла: "Она стала опасной, очень опасной..."
Смотреть гонку из боксов потрясающе интересно. В то время как на экране телевизора лидер в полном одиночестве отмерял круги, я хохотал вместе с механиками "Эрроуза". Мгновенно обслужив Фиттипальди и Морбиделли, снимая на ходу шлемы и перчатки, они наперебой бросились рассказывать коллегам, корпящим у компьютеров, как в их бокс заехал Дальма на "Ляруссе" — перепутал француз!
А перед самым финишем, когда Култард стал стремительно догонять лидера, я бросился в "Вильямс" — как-то там реагируют на это пренебрежение командными интересами. Смело шагнул в дверной проем и уперся в огромного, шкафообразного человека. Он мрачно взглянул на мой пропуск и отрезал: "Нет!" И все же за его широкой спиной можно было разглядеть, как трогательно обнимаются мама Хилла и подружка Култарда. Стало ясно — никакого нарушения командной субординации не будет, шотландец и в мыслях не держит отнимать очки у англичанина.
Удивительное дело — на дорогих местах паддок-клаба или за мониторами пресс-центра, полтора— два часа гонки тянутся порой довольно долго. Теперь же я только что, кажется, вышел из пресс-буфета, а на стартовой прямой уже собралась толпа, размахивающая английскими и финскими флагами.
Все кончилось так быстро, что, сидя в кресле "Боинга" португальской авиакомпании и глядя на свинцовые волны Бискайского залива,я даже подумал, может это мне привиделось — фантастический поворот на трассе, напряженное лицо Вильсона Фиттипальди, механик "Мак-Ларена" с сигаретой в зубах, падающий оператор?
Но как прекрасен был этот сон! Я видел Большие гонки. Я видел формулу 1, которая даже в заштатной европейской провинции остается одним из интереснейших зрелищ в мире.
Источник: Журнал «АМС», №11, 1994